В последнее время обширная территория Союзного государства и России полнится слухами о скором введении единой валюты. Распределяются они как-то неравномерно. Источники слухов почему-то исключительно российские, а все волнения и домыслы концентрируются в Беларуси.
О существовании переговоров о создании единой валюты мимоходом поведали публике глава Минэкономразвития РФ Максим Орешкин и председатель Центробанка РФ Эльвира Набиуллина. Из их скупых заявлений известно лишь, что переговоры действительно ведутся и находятся пока в начальной стадии. Вроде бы эта тема входит в сферу деятельности рабочей группы по урегулированию проблемных вопросов и развитию интеграции, созданную в конце 2018 г. и возглавляемую министром экономики РБ Дмитрием Крутым и его российским коллегой.
После встречи на Петербургском международном экономического форуме, г-н Орешкин напомнил, что создание единой валюты записано в Союзном договоре. Но пока «речь идет о том, стоит или не стоит этого делать, а если делать, то как, и в какие сроки». При этом, по словам главы Минэкономразвития РФ необходимо "собрать развилки, которые есть".
Первой «развилкой», вероятно, нужно считать ст. 13 договора. Она гласит следующее:
1. Союзное государство имеет единую денежную единицу (валюту). Денежная эмиссия осуществляется исключительно единым эмиссионным центром. Введение и эмиссия другой валюты в Союзном государстве, помимо единой денежной единицы, не допускается.
2. До введения единой денежной единицы и формирования единого эмиссионного центра на территории государств-участников продолжают хождение их национальные денежные единицы. Переход к единой денежной единице (валюте) осуществляется в соответствии со статьей 22 настоящего Договора.Следующая «развилка» – это статья 22 договора, по которой единая валюта должна вводится поэтапно с одновременным созданием единого эмиссионного центра. Центр будет «взаимодействовать» с другими органами Союзного государства и государственными органами стран-участниц, но не вправе предоставлять им кредиты.
Попытки создания общей денежной системы в разные времена предпринимались неоднократно: от Ганзейского союза в XIV-XVI веках, до еврозоны, существующей по сей день. Ее создание растянулось более чем на 20 лет и шло поэтапно – от введения европейской расчетной единицы EQU до замены национальных валют общей. Первые 16 стран в 1998 г. вступали в систему евро по решению Еврокомиссии и своих правительств. В 5 странах вопрос о введении евро решался референдумом. Но если в Латвии, Литве и Эстонии большинство проголосовало «за», то в Дании и Швеции – против. В Польше до референдума даже не дошло: по данным соцопроса вступление в еврозону не одобрили 70% поляков. А потому вопрос отложили до тех времен, когда польская экономика сравняется с германской.
Третья «развилка» – объективные экономические факторы. Скажем, для вступления в еврозону были установлены "маастрихские критерии": нулевой или профицитный государственный бюджет (в исключительных случаях – дефицит не более 3% ВВП), госдолг не более 60% ВВП, годовая инфляция не более 2% или не хуже, чем у трех лучших стран ЕС +/- 1,5%.
С первыми двумя факторами у нас дела обстоят относительно благополучно. По данным МВФ в 2018 году госдолг Беларуси достиг 51,1% ВВП, а России –13,6%. Зато инфляция в прошлом году у нас достигла 5,6%, в России – 4.2%, а за 5 месяцев т.г. – уже 3 и 2,42% соответственно. Разность долговых «потенциалов» и достаточно высокая инфляция объективно подрывают перспективы единой валюты, каковы бы ни были политические резоны этого шага. Так что переговоры-переговорами, а над макроэкономическими показателями еще придется поработать. Опыт еврозоны показал, что проблемы отдельных участников союза (как, например, у Греции и группы PIIGS), серьезно влияют на остальных и усиливают волатильность единой валюты.
Главный выигрыш – отсутствие необходимости конвертации через доллар или евро – выпадает, если единая валюта достаточно стабильна и без ограничений может использоваться для расчетов и инвестирования в номинированные в ней высоколиквидные низкорисковые финансовые инструменты. Но если валютные риски и затраты на хеджирование высоки, никаких «плюсов» общая валюта не принесет. Есть и разовые риски. Например, в странах Балтии введение евро сопровождалось заметным ростом цен, а вот ожидания экономического роста и притока инвестиций не оправдались.
Существенное преимущество евро – статус мировой валюты. Она занимает 36,7% в общем объеме трансграничных операций, проводимых через систему SWIFT, уступая только доллару (42,6%), тогда как российский рубль всего 0,26% – примерно столько же, сколько чешская крона и гораздо меньше, чем китайский юань (1,24%) и даже польский злотый (0,36%). Вряд ли союзная валюта в обозримом будущем после своего появления добьется лучших результатов. Доля России и Беларуси в мировой экономике и торговле весьма скромна, а попытки соблазнить рублевыми расчетами страны БРИКС пока ни к чему не привели.
Считалось, что введение общей валюты и формирование единого эмиссионного центра – финальная стадия союзной интеграции. Ей должны были предшествовать создание общего рынка ценных бумаг, унификация требований к банковскому надзору, принципов ценообразования и налогообложения, единые правила обслуживания и погашения внешнего и внутреннего долга, внешних заимствований и иностранных инвестиций, совместное заключение договоров в этой сфере. Кроме того, Союзный договор обязывает проводить единую торговую политику в отношении третьих стран, международных экономических организаций и объединений, единые ставки таможенных пошлин и правила внешнеторговой деятельности, единое таможенное пространство со всем вытекающими последствиями.
Вероятно, 20 лет назад казалось, что все это – дело бесконечно далекого будущего, а пока главное – гарантированный доступ к российским рынкам сбыта и энергоносителям. Но будущее неожиданно поторопилось, принесло претензии Россельхознадзора, «налоговый маневр» и требования выполнять условия договора. Их белорусским чиновникам теперь придется обсуждать с новым замминистра экономического развития РФ г-ном Бабичем, получившим второй шанс раскрыть свои счетоводческие таланты, обнаружившиеся в краткое время его пребывания послом в Минске.
Если меры по углублению интеграции на 90% согласованы, как уверяют в Москве, то весьма интересно, как ляжет интеграционная «дорожная карта». Будет выглядеть единство по таким вопросам, как, например, российские «антисанкции» против ряда третьих стран. Придется ли Беларуси к ним присоединяться или Москва от них откажется ради союзного единства? Подпадет ли Минск по мере погружения в интеграцию под экономические и финансовые санкции, введенные ЕС и США против России? И, или мы не в ответе за геополитические художества своего союзника? Как изменятся цены, если расчеты в торговле между Беларусью и Россией полностью перейдут в общую валюту и как повлияют на них колебания курса к доллару и евро? События последних лет показали, сколь иллюзорны надежды на стабильность валют, обеспеченных сырьем и полезными ископаемыми, в экономиках, отягощенных неэффективным госсектором, бюрократическими барьерами, масштабной коррупцией и имперскими амбициями.
Подобные «развилки» серьезно влияют хрестоматийные преимущества общей валюты. А потому, какое бы решение ни приняли политики, бизнес и население выразят свое отношение не «галочкой» на референдуме, а конкретными личными шагами по диверсификации валюты расчетов и сбережений.