Минувший 2018 год напомнил о глобальном финансовом кризисе не только формально — десятилетней годовщиной. В конце года падение фондовых индексов Dow Jones и NASDAQ оказалось самым существенным с 2008 года. Предрождественские показатели мирового фондового рынка приблизились к худшим значениям декабря со времен Великой депрессии конца 20-х годов прошлого века. Мировые рынки потеряли в 2018 году почти $7 трлн, что делает его худшим годом со времен финансового кризиса 2008-го. В третьем квартале минувшего года долги домохозяйств США достигли рекордных $13,5 трлн. Почти 80% американцев сегодня живут от зарплаты до зарплаты. Последний раз долг домашних хозяйств был почти таким же высоким в 2007 году, незадолго до «великой рецессии». В последнее время появляется все больше авторитетных публикаций, посвященных предстоящему кризисному развитию мировой экономики (Гордон Браун, "The world is sleepwalking into a financial crisis"; Рэй Далио, "Economy looks like 1937 and a downturn is coming in about two years", "Billionaire Bond Guru Dalio Says Conflict Gauge Is at Highest Since WWII"; прогнозы USB Securities и JP Morgan). Акцентируя внимание на разных нюансах сегодняшней ситуации, авторы, среди которых знаковые фигуры современного политического и финансового мира, говорят прежде всего не о прошлом, а о будущем — об опасности нового экономического обвала с соответствующими последствиями. Судя по этим публикациям, наконец, пусть и очень медленно, приходит понимание, что угроза нового экономического кризиса не столько в скачках на фондовых рынках, сколько в углубляющемся политическом кризисе в странах ядра мировой экономики. Ситуация выглядит тревожной: все больше понимания, что необходимо действовать, все больше вопросов без ответов.
НЕПОНЯТЫЙ КРИЗИС
За прошедшие 10 лет так и не был устранен ряд ключевых причин и факторов кризиса 2008 года. Напротив, их влияние усилилось. Собирались G7 и G20, было бесконечное количество саммитов, разговоров и громких заявлений, особенно сразу после кризиса. Но в итоге из кризиса 2008 года не были извлечены уроки, не были устранены его причины. А главное — кризис так и не был понят: его просто погасили гигантскими правительственными финансовыми вливаниями в частный банковский сектор. То есть вместо решения проблемы была создана видимость решения. И вот теперь экономический кризис снова подошел вплотную. Для понимания причин кризиса и поиска решений глобальных экономических проблем необходимо качественно расширить контекст обсуждения, оперируя не только цифрами биржевых сводок и финансовыми отчетами. Потребуется вновь вернуться к ряду ключевых проблем современной мировой экономики, которые десять лет назад уже привели к «великой рецессии», но от которых по-прежнему отворачиваются как правительства развитых и развивающихся стран, так и мировая экономическая элита. Без осмысления и постепенного решения этих проблем невозможно выйти из бесконечного цикла мировых экономических кризисов.
СКРЫТЫЕ ПРИЧИНЫ
Ключевые проблемы современной мировой экономики, которые являются скрытыми причинами кризисов и которые не желают решать правительства ведущих стран мира: 1. Продолжается рост абсолютных и относительных масштабов финансового сектора. Финансовый сектор, превратившись из обслуживающего нужды экономики в самодостаточный, генерирует одни из самых высоких персональных управленческих доходов. Финансовый сектор стал подобен бюрократической структуре, которая под предлогом выполнения общественных функций вбирает в себя все больше ресурсов и людей, для которых придумываются новые функции, под которые снова и снова привлекаются люди и ресурсы — и так без конца. Общество уже давно не контролирует финансовый сектор — наоборот, финансовый сектор получает возможность контролировать политиков и коррумпировать их в своих интересах ("When you can have something out of nothing, it is very difficult to resist"). 2. Усиливается влияние групп интересов (в первую очередь групп, связанных с финансовым сектором) на СМИ, на политическую, образовательную и академическую элиту. Повестка дня и тональность дискуссий во всех этих средах явно изменились в пользу групп, открывших в последние десятилетия новые ниши для обогащения. В западном публичном медиапространстве тезис «экономика будущего — экономика знаний и инноваций» рассматривается как непререкаемая истина и служит оправданием для перераспределения доходов в пользу бизнеса, который оперирует продуктами-результатами инновационной интеллектуальной деятельности (финансовый инжиниринг, потребительские услуги в области коммуникаций и развлечений, разнообразный контент для электронных потребительских устройств и т. д.). В результате в картине мира, рисуемой «мейнстримовыми» средствами массовой информации и системой образования, привычные ценности общественного прогресса отступили на задний план, а на авансцену выдвинулись новые — «креативность» и «инновационность». 3. Происходит опережающий рост «экономики брендов» относительно «экономики товаров». В содержании деловой активности растет удельный вес элементов, связанных с манипулированием сознанием потребителя и установлением контроля над каналами сбыта в противовес деятельности по совершенствованию производственных возможностей. Инвестиции в рекламу и каналы дистрибуции дают на порядок большую отдачу, чем инвестиции в производство. Это создает небывалые возможности для повышения рентабельности бизнеса и одновременно для безнаказанных злоупотреблений положением. Конкуренция не исчезает совсем, но вырождается в олигополию на базе интеллектуальной собственности: собственности на бренды, устоявшиеся каналы сбыта, контроль над регулирующими инстанциями. Огромные доходы приносят «интеллектуальная» и историческая ренты (доходы экономически развитых стран и крупнейших транснациональных корпораций, образующиеся регулярно и пожизненно от владения брендами, марками, патентными правами, традиционно большими долями мирового рынка) — экономические явления, получившие особенно широкое распространение во второй половине ХХ века и сыгравшие значительную роль в углублении неравенства в результате глобализации.
4. Расширяется «новая экономика». Она стала еще менее прозрачной, чем традиционные сектора (практически невозможно объективно определить ни реальные издержки, ни многие потребительские характеристики продукции; процесс производства — черный ящик, содержимое которого не поддается контролю). «Новая экономика» во многом виртуальна, то есть ее функционирование не сопровождается потреблением, накоплением или даже физическим перемещением производительных ресурсов. По сути, это не столько производство, сколько обмен на деньги виртуальной продукции, все чаще существующей не в реальности, а в сознании потребителя в виде образов, объектов вожделения и мечтаний и т. п. Эта «новая экономика» еще менее поддается влиянию регуляторов, поскольку предмет регулирования во многом неопределенный (трудно классифицировать, разрабатывать и применять стандарты и нормы) и обойти регулирование гораздо легче, чем в традиционных секторах. 5. Усложняется и «интеллектуализация» («софтизация») экономики. Чем больше звеньев между исходными ресурсами и конечным потреблением, тем менее понятна связь между деятельностью и результатом. Обилие промежуточных звеньев и процессов создает благоприятную среду для интеллектуальных манипуляций и создания новых возможностей извлечения прибыли «из воздуха». В бизнес проникают паразитические практики бесконтрольных бюрократических структур: рост и размножение через искусственное формирование потребностей, самозакрытие от внешнего контроля, создание ореола загадочности вокруг собственной деятельности. Продукты и производство становятся все более сложными и нематериальными, а значит, и непрозрачными для большинства людей. Сдвиг в сторону повышения удельного веса «интеллектуального» компонента лишь отчасти (и, скорее всего, в небольшой степени) отражает реальный рост удельного веса затрат на компоненты в структуре издержек производства (затраты на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, приобретение патентов и т. п.). В большей степени сдвиг отражает изменение в структуре потребительского спроса, который эволюционирует в сторону услуг и «инновационных» товаров. Данный сдвиг не стихиен, он представляет собой результат активного воздействия на общественное (в данном случае потребительское) сознание со стороны крупных транснациональных корпораций, имеющих возможность разворачивать мощные рекламно-информационные кампании и создавать глобальные сети дистрибуции своей продукции.
6. Углубляется новое международное разделение труда. «Новая экономика» расположена в богатых и процветающих странах, в то время как менее прибыльные традиционные отрасли переводятся в страны с более дешевой рабочей силой и значительно более мягким экологическим регулированием. Интеллектуальная собственность (товарные знаки, патенты, исключительные права на предоставление ряда услуг) приобретает все большее значение для благополучия более богатых стран. Это также влияет на господствующую на Западе идеологию: вместо стремления к равным возможностям и сокращению разрыва между нациями — меритократия, минимизация перераспределения и чрезвычайно либеральные экономические отношения, применяемые к международной экономике. 7. Четверть века без опасности глобальной войны. Угроза войны объективно подталкивает все общества к ограничению индивидуализма перед лицом общих задач, к большей самодисциплине и жесткому контролю в интересах выживания. Иллюзия отсутствия внешнего противника развязала руки для «удобной» внешней политики, когда можно не обращать внимания на устоявшиеся в международных отношениях правила игры, включая формальную легальность. В последние десять лет стало особенно заметно, что с разрушением биполярного мира уже нет необходимости пропагандировать идеи справедливости и равенства (даже если во многом это было лицемерием, для устройства жизни это все равно было очень важно). Отсюда и пропаганда абсолютной меритократии («бедные сами виноваты в том, что они бедны»; «богатство — закономерное отражение достоинств отдельных людей и целых стран», и неважно, как и с помощью каких «услуг» они его получают), и признание почетным и достойным получение рентных доходов, доходов от спекуляций и т. п. («креативность» вместо полезности и эффективности). 8. Картина, которую для общества рисует мейнстримовая экономическая наука (точнее, общественные науки), все меньше отражает действительность. Такая картина, как правило, игнорирует тот факт, что сама экономическая система, чтобы нормально функционировать, должна опираться на встроенные неэкономические моральные императивы. Если бы в мире не было нерыночных ценностей (таких как честность, уважение личности, стремление к созданию социальных организмов), то не было бы и рынка в его современном понимании. Подавляющее число экономистов встроились в систему. В итоге так называемое «экспертное сообщество» в не меньшей степени, чем бизнес и бюрократия, стало корыстным, пристрастным, склонным пользоваться неинформированностью людей и их слабостями. А за этим, в свою очередь, просматриваются вполне прозаичные вещи: комфортное существование, регалии, посты, хорошая денежная «подкормка» и т. п.
9. Ускорилось движение по вектору, который условно можно обозначить как «от постиндустриализма к постмодерну». Под последним следует понимать стремление избавиться от всем понятного конкретного смысла, превращение средства в самоцель. Применительно к экономике это означает, что производство и потребление меняются местами: не производитель существует для независимого от производства потребителя, а наоборот — производитель создает необходимого для себя потребителя, формируя у него потребность в данном продукте (товаре, услуге). Экономический мейнстрим исходит из такой логики: любая деятельность, приносящая доход, есть реальная экономическая деятельность, являющаяся полноценной частью общественного продукта. То есть все, что приносит большую прибыль, эффективно, а следовательно, нравственно и полезно. Важнейший принцип «Любое благо должно быть адекватно оплачено» сменил другой: «Все, что оплачено, является адекватным оплате благом». Более того, поскольку самый эффективный способ деятельности — это тот, который сопряжен с получением максимального дохода при минимуме затрат, получается, что пределом эффективности, то есть идеалом деловой активности, является получение дохода от такой «интеллектуальной собственности», как товарные знаки, технологии и техники воздействия на потребительское сознание, искусственно внушенные потребителям потребности и стандарты и т. п. В перечисленных случаях затраты «производителя» подобных продуктов могут стремиться к нулю, а доходы — к бесконечности. Соответственно, и эффективность, понимаемая как отношение доходов к расходам, может достигать поистине фантастических величин. Последние полвека показывают, что не только отдельный человек, но и общество в целом поддается целенаправленному внушению. Вся «новая экономика», в сущности, построена на том, что нужды потребителя, его предпочтения не данность, что можно воздействовать на них и даже формировать их под себя. Следовательно, бизнесу необязательно приспосабливаться к обществу — можно, наоборот, в значительной степени приспособить его к себе. Вначале это обнаружили рекламщики, хотя и не придавали своим наблюдениям теоретически оформленный вид. Потом оказалось, что на этом можно построить политические технологии, а потом и огромные новые рынки для бизнеса, если правильно организовать работу с потребительскими массами. Отсюда и иррациональный культ инноваций и хай-тека, и тезис о том, что единственно правильным товаром является эмоция, ибо потребитель, в сущности, платит не за «железки» и «тряпки», а за удовольствие от обладания источником собственной «крутизны». Пока эти мысли представлены в умах активной части общества фрагментарно, в не до конца оформленном виде, но, когда они выкристаллизуются в четкое понимание, это будет означать начало эпохального переворота в экономической истории человечества, сравнимого разве что с переходом от охоты и собирательства к производству.
10. На фоне роста все более разнообразных видов потребления относительно падает значимость таких жизненных ориентиров, как профессиональная карьера, общественное признание, репутация в рамках профессиональных сообществ. Разрушается сложившаяся во второй половине ХХ века профессионально-социальная структура общества с соответствующими традициями, сознанием, правилами и этикой отношений. Исчезают прежние сообщества людей — профессиональные, территориальные, культурные, базировавшиеся на общности экономической жизни, — тогда как новые очень текучи, виртуальны и недостаточно глубоки, чтобы вводить жизнь в рамки внятных правил. На Западе выросло поколение (несколько поколений), для которого борьба за существование, тяжелый физический труд — абстракция. Ослабло влияние на общество традиционной трудовой морали, ощущения личной ответственности за обеспечение базовых материальных условий жизни. Одновременно появляется новый массовый экономический класс — специалисты IT (программисты, системные администраторы, хакеры и другие). В связи со стремительным распространением новых технологий люди и компании попадают в зависимость от специалистов IT. Таким образом возникает новое социальное разделение в обществе — между обладателями заветных технологических навыков и всеми остальными. Стоит отметить, что такое разделение весьма криминогенно. 11. И наконец, last but not least, очень простая, но при этом ключевая для экономического роста и развития аксиома: мораль является важнейшей частью экономической жизни. Речь не об индивидуальной морали как личном качестве, а об общественной морали как совокупности неформальных правил жизни, соблюдение которых необходимо для выживания, самосохранения и жизненного успеха. Однако уже более полувека общественная мораль остается вне внимания политиков, общества, бизнеса и СМИ, поэтому отношения, выражаемые этой аксиомой, на протяжении всех этих лет подвергались непрерывной деградации. Общественная мораль как правило жизни и экономический механизм связаны воедино, одно является частью другого. Рыночный капитализм прочно связан с общественной моралью через доверие (к общественным и экономическим институтам). Если доверия нет, рынок будет работать лишь в самых примитивных формах. Современная сложная экономическая система без доверия оказывается парализованной, что наиболее ярко проявляется в периоды кризисов. И наоборот, чем выше уровень доверия к институтам, тем активнее и эффективнее работает экономическая машина. Доверие в очень значительной степени продукт общественной морали. Доверие помогает обществу через систему нравственных сдержек не допустить нечестных действий, необязательно задействуя при этом правоохранительные органы. Соответственно, падение морали снижает эффективность системы.При этом связь между двумя этими явлениями носит в значительной степени динамический характер: когда ситуация в экономике начинает ухудшаться и назревает кризис, состояние общественной морали, как правило, также ухудшается, что, в свою очередь, только приближает кризис.
РЕЦЕССИЯ КАПИТАЛИЗМА
Эти соображения вытекают в том числе из кризиса 2007-2009 годов. Да, конечно, у кризиса десятилетней давности были объективные предпосылки: и циклическое движение цен, и «пузыри» на рынках, которые периодически неизбежно появляются (и столь же неизбежно сдуваются). Но если бы каждый на своем месте делал то, что ему положено было делать (по долгу и по совести), такого кризиса не случилось бы. Прямое признание этого обстоятельства — в известном фундаментальном докладе Комиссии по расследованию финансового кризиса (Financial Crisis Inquiry Commission). При этом практически все, кто серьезно и обстоятельно писал на тему того финансового кризиса, отмечали, что масштабы злоупотреблений и прямого обмана в этой области в течение, допустим, двух десятилетий, предшествовавших кризису, росли открыто и существенно.Сегодня, в начале 2019 года, суть ситуации в том, что все уродливые явления, определенные в качестве непосредственных причин финансового кризиса десятилетней давности (включая и зависимость доходов и занятости в развитых странах от волатильности на финансовых рынках, и слабое регулирование, и засилье финансового лобби, и безответственность и безнаказанность касты высших менеджеров), сохраняются и развиваются. Это говорит о том, что корни проблемы остались и ситуация, по большому счету, не изменилась. Итак, надо признать, что в условиях четвертой промышленной революции и глубоких качественных изменений в социально-политической жизни общества та модель экономики и общества, которая сегодня господствует в развитой части мира, далеко не так совершенна, как принято считать. Если общество и государство не справляются со своими функциями по обеспечению безопасного и благополучного будущего, то это не потому, что люди стали хуже ("Бога забыли", "совесть потеряли" и т. п.). Дело в том, что экономика стала другой и окружающий мир изменился, а политики и властвующие элиты, судя по принимаемым ими решениям, не только не устранили причины предшествующих кризисов, но и не поняли качественно новых трендов в мировом экономическом и политическом развитии. Если говорить совсем коротко, фундаментальная причина приближающегося кризиса не только в циклически повторяющихся проблемах, но и в качественном сдвиге, изменившем облик и содержание современного капитализма (подробнее об этих изменениях см. «Рецессия капитализма. Скрытые причины», издательство ВШЭ, 2014 год; «Realeconomik. The Hidden Cause of the Great Recession», Yale University Press, 2011). Эти перемены не просто накладывают отпечаток на экономику. В сочетании с плодами четвертой промышленной революции они меняют мир и человека, и без осознания этих перемен невозможно избежать мировых экономических кризисов, исключить из мировой политики вероятность большой войны, сознательно конструировать и активно создавать будущее.